Роман «Над пропастью во ржи» (более точный перевод «Ловец во ржи») — центральное произведение известного американского писателя Джерома Дэвида Сэлинджера — был опубликован в 1951 году. Едва увидев свет, он, как это было и с другими произведениями писателя, сразу же привлек внимание читающей публики. Роман Сэлинджера резко выделяется на фоне преобладавшей в то время сдержанно-объективистской манеры в духе Хемингуэя. Он представляет собой нарочито «непричесанную» лирическую исповедь в форме дневника или, как говорит сам автор, «узкопленочного любительского фильмика в прозе» с подробной фиксацией монологов. На первый взгляд, в произведении слишком много деталей, лирических отступлений и комментариев, но именно благодаря этому общение писателя с читателем приобретает предельно непосредственный, доверительный, интимный характер.

Главный герой, юный Холден Колфилд, находясь на излечении в санатории для нервных больных, сам рассказывает о себе и событиях годичной давности. Из этого рассказа мы узнаем, что Холдена «вытурили», как он выражается, из престижной частной школы, потому что он «провалился по четырем предметам и вообще не занимался...». Школа Пэнси борется за высокую «академическую успеваемость», и Холдена неоднократно предупреждали — «старайся, учись», вызывали для беседы родителей, но он сознательно шел на конфликт. Мы узнаем, что по той же причине Колфилд был исключен и из трех других школ, и все потому, что в душе этого еще не сформировавшегося подростка зреет протест против всего надуманного и показного. Он категорически не принимает фальши, неискренности и лицемерия, которые царят в окружающем мире, в том числе и в системе образования. «Не люблю», «ненавижу», «терпеть не могу» —слова-рефрены, то и дело произносимые героем. Ему противны ханжество «подлого притворщика» Хааса, директора Элктон-хилла, который «мил» и «вежлив» только с детьми обеспеченных родителей, злит слащавая реклама Пэнси, где «...этакий хлюст, верхом на лошади, скачет через препятствия». «Как будто в Пэнси только и делают что играют в поло, — возмущается герой. — А я там и лошади ни разу в глаза не видел. И под этим конным хлюстом — подпись: «С 1888 года в нашей школе выковывают смелых и благородных юношей ». Вот уж липа! Никого они там не выковывают, да и в других школах тоже. И ни одного «благородного и смелого» я не встречал, ну, может, есть там один-два — и обчелся. Да и то они такими были и до школы». В Пэнси «полно жулья», несмотря на то что у, многих ребят родители «богачи». «Чем дороже школа, тем в ней больше ворюг», — делает вывод Колфилд. Его раздражает ложная благотворительность Оссенберга, бывшего ученика Пэнси, который «заработал кучу денег на похоронных бюро», и вообще любые проявления неправды и неискренности, окружающая пошлость, ставшая нормой жизни. Эта черта в характере героя главная и чрезвычайно привлекательная.

Шестнадцатилетний Колфилд Холден — максималист. Он еще не научился снисходительно относиться к человеческим слабостям, и потому его негативное восприятие окружающего мира зачастую обостренное. Это проявляется не только в отношении к близкому окружению, но и в отношении к некоторым общепризнанным мастерам искусства к литературы. «Вообще я очень необразован, но читаю много», — признается герой. Он пытается составить обо всем свое собственное мнение.

Так, ему не нравится «Прощай, оружие!» Хемингуэя и «Бремя страстей человеческих ». Сомерсета Моэма, зато он с удовольствием перечитывает «Великого Гэтсби» Фицджеральда, Томаса Харди. Особенно «увлекают* Колфилда «такие книжки, что как их дочитаешь до конца — так сразу подумаешь: хорошо, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом, и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется. Но это редко бывает...» Холден пытается составить собственное мнение и об игре знаменитых актеров. Так, он скептически настроен по отношению к музыканту Эрни, актерам Лантам, не понравился ему и Лоуренс Оливье в роли Гамлета, потому что «он был совсем не такой, каким, по словам Д. Б. (писателя, старшего брата Холдена, который является для него большим авторитетом), должен быть Гамлет. Он был больше похож на какого-нибудь генерала, чем на такого чудака, немножко чокнутого». «Понимаете, — говорит Колфилд, — когда что-нибудь делаешь слишком хорошо, то, если не следить за собой, начинаешь выставляться напоказ. А тогда уже не может быть хорошо».

Находясь в постоянном поиске настоящей, полной гармонии и не находя ее, юный Колфилд болезненно реагирует на малейшие проявления неискренности и «показухи». Естественно, что при таком уязвимом «устройстве» психики герою трудно поддерживать дружеские отношения с окружающими.

Настоящих друзей у него нет, а встречи и разговоры со случайными или малознакомыми людьми ни к чему хорошему, как правило, не приводят. Исключенный из Пэнси, Колфилд приезжает в Нью-Йорк, но и в родном городе он оказывается бездомным и неприкаянным.

Одиночество в тягость Колфилду, его влечет к людям, но «тоска по идеалу» заставляет автоматически подмечать в окружающих неприятные ему черты и поддерживать отношения с видимым усилием. Так, его «невыносимо» раздражает «визгливый, тонкий» голос Экли, его «зверская» нечистоплотность, его «странная» привычка чистить ногти концом спички и постоянно «хватать» разные предметы. «С ним я становился настоящим садистом», — признается Колфилд.

Раздражает его и «альбомная» красота Стрэдлейтера. Он не любит этого «самовлюбленного» «притворщика», который считает, «что красивей его нет человека на всем Западном полушарии», и вечно просит об одолжениях. «Эти красивые ребята... до того в себя влюблены, что считают, будто ты тоже в них влюблен и только мечтаешь сделать им одолжение. Чудаки, право», — говорит Колфилд. Он-то совершенно не испытывает к Стрэдлейтеру симпатии.

А вот учителю истории Спенсеру мальчик явно симпатизирует, но вид старого, больного человека приводит его в уныние. Он искренне не понимает, как человек, «из которого уже песок сыплется», который «одной ногой в могиле», может получать удовольствие от жизни. Холдена раздражает и запах лекарств, витающий в воздухе, и «ужасно жалкий, потертый, старый халат» учителя, и его манера говорить и смеяться. «В жизни не видел, чтобы человек столько времени подряд мог качать головой. Не поймешь, оттого ли он качает головой, что задумался, или просто потому, что он уже совсем старикашка и ни хрена не понимает». Герою кажется, что он заранее знает все, что ему скажет учитель, и потому испытывает непреодолимое желание «бежать к чертям из этой комнаты». При этом Колфилд отдает себе отчет, что в сложившейся ситуации виноват он сам, и что с его стороны «свинство» так говорить и думать о пожилом уважаемом человеке. Отзывчивая натура Колфилда такова, что он никогда не остается равнодушным к людям, с которыми сталкивает его судьба. И он способен по-человечески пожалеть даже тех людей, которые ему совершенно не нравятся. Он сочувствует и «нечистоплотному» Экли, и красавчику Стрэдлейтеру, и встреченным в баре провинциалкам, и молодой проститутке, и даже сутенеру, лифтеру Морису.

Внутренний дискомфорт, который герой испытывает от несовпадения его взглядов и представлений с реально действующими правилами поведения, вынуждает его вести себя неестественно, фантазировать, «держаться не по возрасту» или, как он выражается, «наворачивать» . От скуки Колфилд часто «валяет дурака». «Я ужасный лгун,— признается он, — такого вы никогда в жизни не видали. Страшное дело. Иду в магазин покупать какой-нибудь журнальчик, а если меня вдруг спросят, куда я, могу сказать, что иду в оперу. Жуткое дело!» Ради соблюдения приличий, то есть подчиняясь общим законам, он иногда вынужден лицемерить. И если случайной попутчице, матери одного из своих одноклассников, он доставляет истинную радость разговором о ее сыне, то только потому, что врет. «Если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое», — досадует он и мечтает то притвориться глухонемым, то бежать на Запад, «где тепло и красиво», или даже воображает собственную смерть.

Но на самом деле Колфилд вовсе не стремится противопоставить себя окружающему миру, отделиться от него. Наоборот, он страдает от одиночества, от своей неуживчивости и импульсивности, из-за которой у него нет настоящих друзей. Поэтому он и назначает в Нью-Йорке встречу с Карлом Льюисом, которого явно не любит, видится с Салли Хейс, от манерности которой его «коробит», и с учителем Антолини, назидательные рассуждения которого выслушивает, напряженно борясь с зевотой, а вот единственного, за исключением родных, близкого ему человека — Джейн Галлахер — не удосуживается разыскать.

Один из персонажей романа очень правильно подмечает, что у Холдена «необузданный» нрав и у него нет четкой цели в жизни. Это действительно так. Он еще не определился. Холден находится как бы между двумя мирами — детским и взрослым, полностью не примыкая ни к тому, ни к другому. Он, например, как наивный ребенок, задается вопросом, куда деваются зимой утки с пруда в Центральном парке, когда тот замерзает, но совершенно по-взрослому рассуждает о прочитанных книгах, об игре музыкантов и актеров, о профессии адвоката. «Я иногда веду себя не по возрасту, — говорит он. — Иногда я так держусь, будто мне лет тринадцать, не больше. Ужасно нелепо выходит, особенно потому, что во мне шесть футов и два с половиной дюйма, да и волосы у меня с проседью... И все-таки иногда я держусь, будто мне лет двенадцать. Так про меня все говорят, особенно отец. Отчасти это верно, но не совсем. А люди всегда думают, что они тебя видят насквозь. Мне-то наплевать, хотя тоска берет, когда тебя поучают — веди себя как взрослый.

Иногда я веду себя так, будто я куда старше своих лет, но этого-то люди не замечают. Вообще ни черта они не замечают». А для Колфилда очень важен его внутренний мир. Его собственный, а не навязанный извне. Окружающие не дают себе труда разобраться, что происходит в душе мальчика. Родители, по-видимому, также уделяют ему не слишком много внимания. Нет, они неплохие люди (сам Колфилд отзывается о родителях как о людях «славных», но обидчивых «до чертиков»), просто живут по законам «взрослого» мира, которые для их сына неприемлемы. Их сын словно обитает «в другом измерении». Он мечется в поисках чего-то созвучного и близкого своей душе, действуя интуитивно, часто неожиданно для себя самого, и тогда ему становится неловко и даже стыдно, он называет себя «ненормальным» и «сумасшедшим».

Психика подростка действительно надломлена: за четыре года до описываемых событий от белокровия умер его младший брат Алли. «Он вам понравился бы. Он был моложе меня на два года, но гораздо умнее. Ужасно был умный, — с гордостью вспоминает Холден. — Но он не только был самый умный в нашей семье. Он был и самый хороший, во многих отношениях». Потеря горячо любимого брата стала для Колфилда сильным потрясением. Ему тогда было тринадцать лет, и он буквально сходил с ума от горя, переполнявшего его детскую душу. «Я ночевал в гараже и перебил дочиста все стекла, просто кулаком, не знаю зачем. Я даже хотел выбить стекла в машине... Я понимаю, что это было глупо, но я сам не соображал, что делаю, а, кроме того, вы знаете, какой был Алли», — объясняет Холден. Образ покойного брата стал для него идеальным. «Я люблю Алли», — единственное, что он смог ответить на упреки младшей сестренки Фиби в том, что ему «вообще ничего не нравится». Этический максимализм делает героя совершенно неприспособленным к действительной жизни. В ней он не видит для себя никакого призвания, кроме разве что одного: «стеречь ребят над пропастью во ржи», спасать их от падения в убожество взрослости. «Знаю, это глупости, — говорит он, — но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверное, я дурак».

Мы знакомимся с Холденом Колфилдом в момент его острого нравственного кризиса, когда он тяжело переживает столкновение с окружающим миром. Как бы ни вел себя Колфилд, как бы ни «держался» — взрослым или ребенком, — он никогда не выражает себя целиком. Он находится в том возрасте, когда происходит становление личности, а потому далек от осознанных решений и ответственного выбора.

Сэлинджеровский герой переходит из детства во взрослую жизнь, и этот переход дается ему с трудом. Необходимость и неотвратимость взросления страшит его. Отсюда и неуверенность, и излишняя подозрительность, и импульсивность, и безумные фантазии. Героя Сэлинджера нельзя назвать ни романтическим, ни идеальным, ни собственно «положительным», тем не менее, этот конфликтный, неуравновешенный, «трудный» подросток вызывает у нас сочувствие и симпатию, и подкупает, в первую очередь, та искренность и откровенность, с которой он рассказал о себе в своей лирической исповеди.