У Л. Аннинского, в его статье, посвященной роману "Жизнь и судьба ", есть интересное наблюдение: "Время у Гроссмана — природная мания, и никакое противостояние здесь невозможно. Можно лишь совпасть со временем, с фазой потока. Или не совпасть. Василий Гроссман вместе со своей книгой не совпал. Он ушел вперед. Мы только теперь созрели, чтобы обнародовать, понять и принять правду этой книги. Поэтому роман и не кажется устаревшим. Он и сегодня, спустя четверть века, выходит все еще вовремя" (Л. Аннинский). Название книги глубоко символично. Наша жизнь определяет нашу судьбу: "Человек волен идти по жизни. Потому что он хочет, но он волен и хотеть". Как же тогда "договаривается" человек с жизнью (обществом, государством)? В чем тогда осуществляется принцип "добра" и "свободы" в условиях существующего строя? Именно эта глобальная проблема — человек и общество — в первую очередь интересует автора романа. Как же он решает ее? Все события, значительные и незначительные, и судьбы каждого из героев связаны со Сталинградской битвой. В образах ключевых фигур романа — Штрума, Крымова и Гетманова — Гроссман воплотил свое представление о трех исходных вариантах взаимоотношений человека и общества, о сынах и пасынках истории.



Крымов — старый большевик, комиссар, верой и правдой служивший революции, идею свободы отдавший за идею долга перед государством, одобрявший насилие над инакомыслящими. После посещения дома шесть дробь один он пишет донос на Грекова, командира маленького отряда красноармейцев, многие дни сдерживающего атаки гитлеровцев. Здесь, окруженные врагами, обреченные на гибель люди Грекова чувствуют себя более свободными, чем раньше, до войны. Они не боятся говорить правду. Не скрывают своих мыслей, ощущают свое равенство друг с другом. Философия Грекова о необходимости свободы человека от государства кажется Крымову крамольной, вредной, даже вредительской. Недаром у него возникает подозрение, что его ранила не случайная пуля, а именно пуля Грекова. Комиссар чувствует в этом сильном, независимом человеке не только своего личного врага, а врага общества, в строительство которого он, Крымов, вложил столько сил. Комиссар сомневается, размышляет, постоянно думает над жизнеустройством и не находит в себе чувства удовлетворения тем, что сотворили из своей страны, своего народа он и его товарищи по борьбе… "С живого тела революции сдиралась кожа, в нее хотело рядиться новое время, а кровавое живое мясо, внутренности пролетарской революции шли на свалку. Новое время не нуждалось в них. Нужна была шкура революции…. Но был другой мозг, другие легкие, печень, глаза… Великий Сталин! Раб времени и обстоятельств.



А те, кто не кланялся перед новым временем, шли на свалку… Теперь он знал, как раскалывали человека". Осмысливая свою жизнь и путь, пройденный страной, он мысленно возвращается к дому шесть дробь один и теперь не находит в Грекове врага — его мучают угрызения совести за тот донос. Крымов дорог Гроссману тем, что в ужасных обстоятельствах несвободы, насилия он не отдал свою комиссарскую душу на поругание, сохранил в себе человеческое достоинство. "Самое трудное быть пасынком времени. Нет тяжелее участи пасынка, живущего не в свое время. Время любит лишь тех, кого оно породило, — своих детей, героев, тружеников".



Крымов предпочел остаться пасынком, не приняв ни философии, ни морали, ни идей тех, кто были детьми времени. Интересна в этом отношении судьба Штрума — талантливого физика, сделавшего открытие, способное умножить мощь советского государства, — но при этом чуть не превращенного им в пасынка. И здесь важный поворот в его судьбе совершает автор. Виктор Павлови ч Штрум, страшась быть уничтоженным, подписывает верноподданническое письмо, которое может сыграть негативную роль в судьбе других людей, например евреев, ученых поменьше масштабом. Но не будем торопиться осуждать поступок героя, негодовать по этому поводу. Сам герой судит себя: не к подвигу нужно стремиться, размышляет он, не делить жизнь во имя идеи на "белое-черное", а сомневаться, страдать. Переживать по-своему все происходящее, т.е. быть человеком, жить по совести своей, а не навязанной обществом, — только тогда можно быть свободным человеком. В тоталитарном государстве совестливый человек — всегда пасынок времени. Его судьба трагична. Штрума спасает звонок Сталина. Но это случайность. Закономерность же такова, что мы не можем предсказать итог его жизни, ведь впереди еще 1947 год. Чтобы понять Крымова и Штрума до конца, нужно ответить и на вопрос, кто же сыны своей эпохи. Кого она взлелеяла и кому дала власть над людьми.



Гетманов — человек, на первый взгляд, обаятельный, демократичный, умный. "Но самым искренним, был самим собой и когда требовал плана с секретарей райкомов и срезал последние граммы с колхозных трудодней, и когда занижал зарплату рабочим…", и когда пекся о благе тех самых рабочих. Он совершенно не подозревал в себе "двойного дна". Восхищаясь комбригом Новиковым, который, задержав наступление своих войск на несколько минут, выждал подходящий момент и тем самым не дал погибнуть многим бойцам, Гетманов тут же пишет на него донос и не находит ни в своих чувствах, ни в своем поступке ничего противоречивого, безнравственного. Двойная мораль, двойственность чувств и поступков — плоть и дух. Как бы поделенные на две половины, черную и белую, — вот суть этих людей.



Бывший редактор республиканской газеты Сагайдак искренне считал, что "главная цель его газеты воспитывать читателя, т.е. пройти мимо какого-нибудь события, замолчать жестокий недород, идейно не выдержанную поэму, падеж скота, землетрясение, — события эти не имели для него значения". Он проповедовал "нужные, служащие воспитательной цели взгляды". Гетманов и Сагайдак — это люди, которые правду, совесть, здравый смысл подчинили служению огосударствленной идее: индивидуальное поглощается общественным, отдельный, ничего не значащий, человек, только масса, единодушная, серая, достойна жить. Несмотря на то, что в романе много трагических эпизодов, ситуаций, судеб, связанных с идеей взаимоотношений человека и общества и ее реализации при существующем строе, — в целом мироощущение Гроссмана вселяет веру и оптимизм. Вспомним письмо- трактат Иконникова, сформулировавшего теорию зла и добра и беззащитности последнего, о том, что "история человека — это битва великого зла, стремящегося размолоть зернышко человечности", о том, что принцип добра — это "инстинкт участия, шалости". Сопоставим эпизод убийства русским офицером немецкого солдата после окружения армии Паулюса (ничего не понимающие глаза, улыбающийся рот, мягкое податливое тело и немой укор в глазах: "Меня убили?") со сценой, когда русская баба, обиженная ненавистью к фрицу, все же протягивает ему кусок хлеба. Или вспомним страницы романа, описывающие проявления человечности, добра, рождающегося на наших глазах в ужасающих обстоятельствах уничтожения людей в газовых камерах (тут Гроссман — большой художник, сумевший воспроизвести словами почти непередаваемое, то, что не пережил сам!). Все это потрясает не меньше, чем картины фашистского насилия. Кстати, в душе Штрума, когда он подписывал то подлое письмо, пробудился только инстинкт страха. За что он и судит себя по самым суровым меркам.



Итак, проследив за судьбой трех героев, связанных между собой не только событиями и родственными узами, мы разделяем тревогу и надежду В. Гроссмана: в стране, в которой взаимоотношения между человеком и государством определены идеологией "тотализированной империи", жить очень сложно. Кажется, что ни о каком добре и свободе речи быть не может. Тогда во имя чего жить? Через страдания, сомнения героев автор приводит читателя к мысли: человек должен стремиться к свободе.



Разве не понятно теперь, почему мы так поздно узнали об этой книге? Хотя я думаю, что в этом "худе" есть и доля "добра". Мы многое пережили, многое поняли — мы морально подготовились к восприятию этого произведения.