Что за чудотворец этот Батюшков.



А С. Пушкин



Константин Николаевич Батюшков был создателем русского романтизма и реформатором нашего стиха, подготовившим появление Пушкина. На протяжении двадцати лет он шел рука об руку с Жуковским по жизни, оставаясь его другом и единомышленником.



В 1815 году Батюшков писал Жуковскому: "Дружба твоя для меня сокровище". Но и поэзию Жуковского Батюшков ценил необычайно высоко и не раз доказывал, что истинный талант чужд зависти. Батюшков — один из тех многочисленных писателей, которые были обязаны Жуковскому и хлопотами перед сильными мира сего, и ободряющим словом в трудный час.



У Белинского мы находим высокую оценку роли Батюшкова в русской литературе: "Батюшков, как талант сильный и самобытный, был неподражаемым творцом своей особенной поэзии на Руси". Ему "немного недоставало, чтоб он мог переступить за черту, разделяющую большой талант от гениальности". За эту черту переступил Пушкин...



Возможно, некий парадокс заключен в том, что один из страстных и темпераментных лириков русской поэзии, "идеальный эпикуреец" (выражение Белинского) и певец наслаждений, Константин Николаевич Батюшков родился и прожил долгие годы и окончил свои дни на снежном севере России, в краях вологодских. Отец его, Николай Львович, был человеком мрачным и нелюдимым, хотя и достаточно образованным: в родовом поместье селе Даниловском хранилась прекрасная французская библиотека. Мать поэта вскоре после его рождения заболела неизлечимым душевным расстройством и умерла Батюшков всегда носил в душе это горе:



Отторжен был судьбой от матери моей,



От сладостных объятий и лобзаний, —



Ты помнишь, сколько слез младенцем пролил я!



Четырнадцати лет он был привезен в Петербург и определен в частный пансион. Здесь будущий поэт постигал премудрости языков, истории, статистики, ботаники и иных наук. К последнему году пансиона (1802) относится первое известное стихотворение Батюшкова "Мечта" Поэт впоследствии много раз его переделывал, но достаточно взглянуть на две заключительные строчки этого ученического еще стихотворения, чтобы угадать будущего Батюшкова. Вот они:



Так хижину свою поэт дворцом считает.



И счастлив — он мечтает!



В одной из статей Батюшков сформулировал главное в своем отношении к искусству и, пожалуй, самую суть своей личности: "Поэзия, осмелюсь сказать, требует всего человека... Живи, как пишешь, и пиши, как живешь". Вся биография Батюшкова, не столь уж богатая внешними событиями, все развитие его характера, смена настроений и мироощущение — в его стихах. Он писал, как жил: в юности — светло и беззаботно, передавая в ярких образах всю полноту радости:



Мой век спокоен, ясен,



В убожестве с тобой



Мне мил шалаш простой;



Без злата мил и красен



Лишь прелестью твоей!



Или:



О пламенный восторг!



О страсти упоенье!



О сладострастие...



Всего себя забвенье!



Своего рода манифестом романтической лирики было стихотворение "Вакханка". "Философ резвый и пиит" — так назвал Пушкин Батюшкова в юношеском послании.



Современница вспоминала о молодом Батюшкове: "Дружба была его кумиром, бескорыстие и честность — отличительными чертами его характера. Когда он говорил, черты лица его и движения оживлялись, вдохновение светилось в его глазах. Свободная и чистая речь придавала большую прелесть его беседе".



Увы, личные невзгоды, ужасы пережитых войн и тяжкая наследственная болезнь рано подточили силы поэта и переменили характер лирики Батюшкова. Его тяготили постоянное безденежье, материальная зависимость — сначала от отца, потом от старших сестер; не удалась и личная судьба: любимая девушка согласилась на помолвку с ним, не испытывая ответных чувств. Разве мог он принять согласие без любви, — он, писавший: "Жертвовать собою позволено, жертвовать другими могут одни злые сердца". И он пожертвовал собою, ибо жил, как писал. Печальные строки остались памятником этой любви:



Я видел, я читал



В твоем молчании, в прерывном разговоре,



В твоем унылом взоре,



В сей тайной горести потупленных очей,



В улыбке и в самой веселости твоей



Следы сердечного терзанья...



В 1813—1814 годах Батюшков участвовал в заграничном походе русской армии против Наполеона. Он был адъютантом генерала Раевского. Восприятие поэтом войны отличалось от восприятия современников. Война для него — весьма уродливая картина.



Все пусто... Кое-где на снеге труп чернеет,



И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет,



И хладный, как мертвец,



Один среди дороги



Сидит задумчивый беглец



Недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги.



Реализм этой зарисовки чрезвычайно нов для тогдашней поэзии. Нетрадиционным оказался у поэта и образ воина, "ратника". Вот герой элегии "Переход через Рейн", русский солдат, оказавшийся на великой реке, на границе Франции:



... Быть может, он воспоминает



Реку своих родимых мест —



И на груди свой медный крест



Невольно к сердцу прижимает...



Возвратившись из-за границы, Батюшков еще два года прослужил в армии, а потом (1816 г.) вышел в отставку. Но прежнее ощущение радости жизни, переполнявшее его элегии и дружеские послания, уже не вернулось к поэту. Ему стали присущи смены бурной радости и глубокой тоски, вспыльчивость и переменчивость намерений.



Минутны странники, мы ходим по гробам,



Все дни утратами считаем;



На крыльях радости летим к своим друзьям,



— И что ж?.. их урны обнимаем.



Батюшков не находил себе места: то он стремился в Петербург, то в Москву, то надолго уезжал в любимое Хантоново, имение матери в Череповецком уезде тогдашней Новгородской губернии. Беспощадная характеристика, данная Батюшковым самому себе (в третьем лице), показывает, что он понимал свое состояние: "Ему около тридцати лет... Лицо у него точно доброе, как сердце, но столь же непостоянное. Он тонок, сух, бледен как полотно. Он перенес три войны, и на биваках бывал здоров, в покое — умирал!.. Он вспыльчив, как собака, и кроток, как овечка. В нем два человека."



Да, характер Батюшкова был соткан из противоречий. Это отметил и его друг Жуковский в шуточном стихотворении: "Малютка Батюшков, гигант по дарованью..."



Пушкин исключительно высоко оценил роль Батюшкова в истории русской литературы. Он писал: "Батюшков, счастливый сподвижник Ломоносова, сделал для русского языка то же, что Петрарка для итальянского".



Вот перед нами признанный шедевр батюшковской звукописи:



Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы



При появлении Аврориных лучей,



Но не отдаст тебе багряная денница



Сияния протекших дней,



Не возвратит убежищей прохлады,



Где нежились рои красот,



И никогда твои порфирны колоннады



Со дна не встанут синих вод.



Все стихотворение построено на мажорном сочетании звуков "ро" — "ра", которые оттеняются звуками "б", "п", "в". К концу этот мажор затухает, и финал оркестрован под носовое "н". В стихотворении вообще отсутствует звук "м", который чаще всего встречается в русских словах. Но здесь для "чуткого уха" Батюшкова этот звук оказался лишним, и поэт обошелся без него. Можно сравнить здесь работу стихотворца с работой древних плотников, которые строили храмы "без единого гвоздя".



Интересно, что Италия всегда казалась Батюшкову истинным приютом искусства, истинной родиной поэтов, не говоря уж о том, что все в Италии дышало воздухом античности, которую он боготворил. Великие итальянцы — Данте, Петрарка, Ариосто — всегда были для Батюшкова недосягаемым образцом. Но особенно близок ему был Торквато Тассо.



Горькая судьба Тассо вдохновила Батюшкова на знаменитую его элегию "Умирающий Тасс". Это самое сильное, самое глубокое произведение Батюшкова на одну из его излюбленных тем: поэт и мир. Удивительно пророчество Батюшкова в этом стихотворении, сам выбор сюжета был уже предвидением. В примечании к элегии автор писал: "Тасс как страдалец скитался из края в край, не находил себе пристанища, повсюду носил свои страдания, всех подозревал и ненавидел жизнь свою как бремя. Тасс сохранил сердце и воображение, но утратил рассудок" Батюшков словно глядел на несколько лет вперед. Всего на несколько лет!



"Погиб Торквато наш! — воскликнул с плачем Рим. — Погиб певец, достойный лучшей доли!" Наутро факелов узрели мрачный дым: И трауром покрылся Капитолий.



Болезнь брала свое, Батюшкову становилось все хуже... Жуковскому удалось добиться в конце 1818 г. назначения Батюшкова в состав Русской миссии в Неаполе. Друзья надеялись, что поездка в Италию благотворно повлияет на поэта. Но тот писал из Италии: "Посреди сих чудес удивись перемене, которая во мне сделалась: я вовсе не могу писать стихов".



В апреле 1821 г. Батюшков получил бессрочный отпуск и неизлечимо больным воротился в Россию. Первые годы болезни были ужасны: скитаясь по Кавказу и Крыму фактически в полном одиночестве, он в припадках безумия уничтожил рукописи многих новых стихов, он не мог видеть книг и сжег свою любимую дорожную библиотеку.



Медики оказались бессильны. В 1833 г. поэту была выхлопотана пожизненная пенсия, и Батюшкова отвезли на родину, в Вологду. В 1834 г. было издано собрание его сочинений, так и не ставшее известным живому еще автору. Друзья и родственники Батюшкова рассказывали, что в родном краю поэту стало лучше. Там прожил он до 7 июля 1855 года.



Слава одного из тончайших русских лириков, чистого душой человека с трагической судьбой надолго пережила Батюшкова. В XX веке поэт Осип Мандельштам писал о нем в своих стихах:



Наше мученье и наше богатство,



Косноязычный, с собой он принес



Шум стихотворства и колокол братства



И гармонический проливень слез.



"Колокол братства" и "говор валов" поэзии, столь гармонично и столь нежно звучавшие в стихах Батюшкова, не замолкли и поныне.