Бурная атмосфера 20-х годов, разлом действительности, чудовищная амплитуда маятника Времени — и огромный поток слабой, серой, графоманской литературы — привели к появлению произведений, в которых авторы пытались запечатлеть новую действительность в адекватных формах: "Клоп" и "Баня" В. Маяковского, "Трактир" Э. Багрицкого, "Зависть" Ю. Олеши, "Чевенгур" и "Котлован" А. Платонова, "Собачье сердце" М. Булгакова, "Уважаемые граждане" М. Зощенко. Традиционно это явление в литературе комментировалось как сатирическое осмеяние "пережитков прошлого", разоблачение мещанства. Однако это были симптомы куда более страшного знамения времени — появления жуткой, зоологи ческой натуры, представителя тех, "кто, кажется, впервые за всю историю человечества вышли из своих нор и грозят затопить все достижения мировой культуры" (К. Чуковский). Малограмотный, косноязычный герой, вышедший на авансцену событий, испытывающий неодолимую тягу к изящной словесности и плодящий уродливую, беспощадную, жалкую графоманскую литературу — таков герой А. Платонова ("Родина электричества"), рассказов М. Зощенко, такого героя выбрал себе и Н. Заболоцкий.



Принципиальное отличие в изображении этого героя у Заболоцкого и его современников. Если между Асеевым, Багрицким, Тихоновым, Маяковским и их героями лежит пропасть, то Заболоцкий попытался войти в плоть и кровь своего героя и заговорить его чудовищным, ни на что не похожим языком, увидеть мир его глазами. "То, что я пишу, не пародия, — писал Заболоцкий, — это мое зрение. Больше того: это мой Петербург-Ленинград нашего поколения: Малая Невка, Обводный канал, пивные бары на Невском". "Антиэстетизм" Н. Заболоцкого 20-х годов имеет прочный фундамент в русской литературе: Козьма Прутков, Фома Опискин, капитан Лебядкин. Традиции графоманства капитана Лебядкина особенно примечательны для воспроизведения в литературе 20-х годов. Поэт стремился запечатлеть эстетический парадокс — лирическое самовыражение субъекта, стоящего на одной ступени развития с животным миром. Так Заболоцкий выразил свое отношение к эпохе, не жалея и не презирая, не отчужденно, но отстраненно, ее же языком.



Окружающий мир был для Заболоцкого перевернутым миром — "системой девок" и "системой кошек", "цирком", миром уродцев. Здесь таится глубоко спрятанный аллюзивный намек на образ из греческой мифологии на Цирцею, обратившую спутников Одиссея в свиней. Отсутствие в "Столбцах" привычного героя оборачивается присутствием героя лебядкинского типа. Это его глазами читатель видит окружающий мир. Замкнутый мир города, шире — цивилизации, характеризуется у Н. Заболоцкого мотивами пошлости (знаками ее становятся примус, кошки, самовар, гитара, джаз), продажности (все, что выставлено на продажу: калеки продают свое уродство за милостыню, бабы — сирены — девки — дамочки продают обманную любовь), обезличения, утраты индивидуальности:



На службу вышли Ивановы

В своих штанах и башмаках.



Круг интересов толпы уродов, калек, горбунов, кавалеров, мужей, пролетариев, Ивановых прост: "бутылочный рай", "визг гитары ", Народный дом — "курятник радости" и "цирк". Духовное обнищание, отсутствие красоты и высокой культуры — значимые ориентиры мира абсурда, описываемого Н. Заболоцким. У Н. Заболоцкого мир животных и мир людей поменялись местами. Деградировавший, спившийся, перевернутый мир уродов менее человечен, чем одухотворенные и естественные животные:



Сидит извозчик, как на троне,

Из ваты сделана броня,

Борода, как на иконе,

Лежит, монетами звеня.

А бедный конь руками машет,

То вытянется, как налим,

То снова восемь ног сверкают

В его блестящем животе.

("Движение")



В этом стихотворении мир животных и мир людей противопоставлен по принципу динамики — апатичности. Кроме этого, "извозчика" характеризует поддельность ("как на троне", "броня из ваты", "борода, как на иконе"), а "коня" — "чудесность"; "восемь ног сверкают", "блестящий живот". Противопоставление движения — отсутствие движения — усугубляется на уровне стиховой формы (рифмы и отсутствия ее). Образ извозчика сопровождается традиционным перекрестным рифмованием, а образ коня — холостым стихом.



Мир людей и мир животных антитетичны и по принципу наличия — отсутствия чувств. Примитивному, самодовольному, огра ниченному человеку противостоят его жертвы — страдающие животные, предназначенные для поедания:



Сверкают саблями селедки,

Их глазки маленькие кротки,

Но вот, разрезаны ножом,

Они свиваются ужом.

("На рынке")



Исследователи творчества Заболоцкого отмечают близость его поэзии этого периода к миру живописи — полотнам Брейгеля, старых фламандцев, Босха, Филонова, Шагала. Поэзия Заболоцкого имеет аналогии с живописью не только по зрительному восприятию удивительно наглядной образной системы, но и по продолжению традиций "кухонной темы", в которой переплелись символы гуманистической этики, натурфилософии и фольклора.



В 30-е годы, после уродливого, гротескного мира "Столбцов" Заболоцкий написал целый ряд стихотворений и поэм ("Школа жуков", "Торжество земледелия", "Лодейников", "Безумный", "Волк", "Деревья", "Подводный город", "Человек в воде"), где обратился к прекрасному, чистому, разнообразному в своих проявлениях миру Природы. В основе произведений поэта 30-х годов — натурфилософская концепция мироздания как единой системы, объединяющей живые и неживые формы материи. Заболоцкому этого периода свойственен пантеизм. Его мир Природы — и животные, и растения — одухотворены.



У деревьев есть глаза и руки, лицо коня прекрасно и умно, речка "девочкой невзрачной Притаилась среди трав. То смеется, то рыдает, Ночи в землю закопав". Это не традиционная поэтическая метафора, строящаяся на уходящем в глубь веков антропоморфизме — наделении явлений окружающего мира свойствами человека или персонификации природных явлений и объектов. Здесь мы имеем дело именно с натуралистическими тенденциями отождествления бога и мира, растворения бога в природе.



Известно, что именно в эти годы Заболоцкий внимательно изучал "Диалектику природы" Ф. Энгельса, знакомился с трудами К. Э. Циолковского, которому писал о близости во многом своих размышлений его концепции. Увлекался Заболоцкий в это время и идеями Платона, Григория Сковороды, Вернадского. Однако наиболее ощутимое влияние на Заболоцкого, по его собственному признанию, оказала поэтическая личность Гете и его натурфилософия — тот круг проблем, что отразился в "Опыте о метаморфозе растений". В отношении Заболоцкого к животному миру (лицо коня, прекрасные глаза быка, толстое тело коровы) заметно влияние идей Гете о целесообразности и совершенстве животного мира ("Метаморфоза животных"). И в самой основе натурфилософии Заболоцкого — представлении о вечном взаимодействии и взаимопревращении разнообразных материальных форм в едином составе чудного тела природы — ощущается принципиальное родство с теорией эволюции Гете. Переход из одного состояния в другое, "метаморфозы", теория "прарастения" — прототипа всех растений (идея, вытекающая из представлений о некоем нерасторжимом единстве в природе) — преломляются у Заболоцкого в образе "дерева Сферы":



Дерево Сфера царствует здесь над другими.

Дерево Сфера — это значок беспредельного дерева.

("Деревья")



Подобные образы встречаются и в стихотворении "Искусство" ("Дерево растет, напоминая естественную деревянную колонну"), и в "Венчании плодами". Но главное, концепции Природы Гете и Заболоцкого сходятся в решении проблемы "смерть — бессмертие". Гете воспринимал мир Природы и Человека как единое целое, вечно изменяющееся, неустойчивое равновесие, в котором "каждый род, один на другом и через посредство другого, если и не возникает, то поддерживается ". Идеи Гете — рождение всего сущего из безбрежного Океана, или Хаоса, и возврата после смерти в родную стихию — были восприняты Заболоцким ("И сквозь тяжелый мрак миротворения Рвалась вперед бессмертная душа Растительного мира" или "Была дева — стали щи").



То, что теории метаморфоз, отсутствия готовых форм, постоянного движения и изменения вошли в плоть и кровь поэта, видно и по стихотворению 1953 г. "Сон". Хотя острота восприятия ежедневного "умирания" Природы, свойственная поэту в 30-е годы, к этому времени прошла, а в системе натурфилософских изменений на смену пантеизму пришла традиционная метафоризация природы, проблема "смерти-бессмертия" решается здесь поэтом в русле концепции Гете и научных утопий Циолковского. Стремление души "стать не душой, но частью мирозданья" — итог долгих размышлений, почему "жизнь возникает после моей смерти". Поэт описывает ощущение себя "государством атомов", которые прежде в другой форме и после смерти составят другие организации. Единственное, что останется как память о его жизни, как наследие потомку — Мысль. То, что из "государства атомов" делает человека, то, что выделяет его из мира Природы. Эта же идея — бессмертия Мысли — ключ к пониманию элегии Заболоцкого "Вчера, о смерти размышляя...":



И голос Пушкина был над водою слышен,

И птицы Хлебникова пели у воды,

И встретил камень я.

Был камень неподвижен.

И проступал в нем лик Сковороды.



Так Заболоцкий подчеркивает идею бессмертия: поэты вечны, ибо оставляют в наследство потомкам — мысль. Философское мировидение Заболоцкого, неординарность его поэзии не были поняты и оценены. Публикации поэта 1930-х годов вызвали целую волну травли в печати. Критики словно соревновались в подборе наиболее хлесткого ярлыка: "Один из наиболее реакционных поэтов" (А. Горелов), "злобное юродство и издевательство над социализмом" (А. Селивановский), "юродивый, инфантильный сказочник" (А. Тарасенков), "маска юродства" (Е. Усиевич). Такого уровня критика послужила поводом для ареста поэта 19 марта 1938 года.



После тяжелого душевного потрясения и вынужденного долгого молчания натурфилософские мотивы в поэзии Заболоцкого если и не исчезают совсем, то явно уступают место портретным ("Портрет ", "Поэт", "О красоте человеческих лиц"), пейзажным ("Поздняя весна", "Весна в Мисхоре", "Осенние пейзажи"), портретно-психологическим зарисовкам ("Неудачник", "В кино", "Старая актриса ") и стихотворениям балладного типа ("Журавли", "Прохожий", "Ходоки", "Смерть врача", "Это было давно"). С 1946 года лишь в восьми стихотворениях ("Гроза", "Читайте, деревья, стихи Гезиода", "Завещание", "Когда вдали угаснет свет дневной", "Сквозь волшебный прибор Левенгука", "Прощание с друзьями", "Сон", "Противостояние Марса") наблюдаются размышления в прежнем философском русле. Несмотря на резкое сокращение, присутствие стихотворений этого направления свидетельствует о стойком интересе к проблемам взаимоотношений Человека и Природы.



Коренные изменения в поэтической системе Н. Заболоцкого после лет, проведенных в лагерях, крутой поворот в его поэтике, традиционно с воодушевлением комментируемый как "возврат к классике", свидетельствуют о катастрофическом компромиссе, к которому его вынудили общественная и литературная обстановка послевоенных лет. Уйдя от литературной борьбы, поэт стал писать так, как "следовало", но прежняя непокорность все-таки прорывалась изредка сквозь "апухтинский" (А. Ахматова) стиль то в виде хорошо замаскированных клише лебядкинского типа ("Журавли", "Лебедь в зоопарке", "Ходоки", "Неудачник"), то в отстраненных тропах ("животное, полное грез" — о лебеде, звери — "приделанные к выступам нор"), то в описании буйной, непокорной растительности (можжевельник, чертополох).



Поэтическое зрение Н. Заболоцкого по сути своей осталось прежним: "Растения во всем многообразии — эта трава, эти цветы, эти деревья — могущественное царство первобытной жизни, основа всего живущего, мои братья… Разве могу я отказаться от родства с ними?".